Духовная культура средневековой Руси - А. И. Клибанов

Очерк второй СВЯТОСТЬ

§ 1. КРЕСТЬЯНЕ И СВЯТЫЕ

В труде замечательного французского ученого Марка Блока читаем: «Народ верующих», говорят обычно, характеризуя религиозную жизнь феодальной Европы. Если здесь подразумевается, что концепция мира, из которого исключено сверхъестественное, была глубоко чужда людям той эпохи, или, точнее, что картина судеб человека и вселенной, которую они себе рисовали, почти полностью умещалась в рамках христианской теологии и эсхатологии западного толка, — это бесспорная истина»[106]. Представляла ли собой феодальная Россия исключение, будучи страной язычников и полуязычников? Да, народные верования прошли сквозь толщу веков русской истории, подвергаясь модификации под влиянием христианства. А разве иначе обстояло дело в истории феодальной Европы? «Наверное, почти все прихожане в общем кое‑что знали о самых впечатляющих эпизодах в христианских изображениях прошлого, настоящего и будущего нашего мира. Но наряду с этим их религиозная жизнь питалась множеством верований и обрядов, которые были либо завещаны древней магией, либо возникли в сравнительно недавнюю эпоху… В селах справлялись бесчисленные, связанные с жизнью природы обряды, среди которых нам благодаря поэзии особенно близки празднества майского дерева»[107]. Общность путей культурного развития народов России и Западной Европы и в феодальную эпоху много показательней для культурно–исторического процесса, чем их своеобразие.

Вся совокупность источников по истории духовной культуры феодальной России XIV‑XVI вв. подтверждает справедливость этих наблюдений. Особенно зримо представлены картины народных верований и быта в Покаянных книгах. Приблизительно в то время, когда исповедные вопросы были дифференцированы сообразно социальному и служебному положению исповедуемых лиц, появился в Покаянных книгах «Вопрос поселяном». Он известен по Требнику в списке XVII в. Однако один из исповедных пунктов связывает его с древней церков- ноучительной традицией: с небольшим сочинением «О кресте, иже на земли и на леду пишут». Это сочинение встречается в Кормчих книгах XVI в. Оно восходит к памятнику конца XIII — первой половины XIV в. «Мерилу Праведному». Содержание сочинения в этой древнейшей из известных редакций состоит в следующем: «Никтоже да не пишеть на земли креста и на льду, егда воду крестят, да не укоряемо будет победное оружие наше». Такие крестообразные начертания «человеци ногами попирають, кони и весь скот и пси. Потомь порты мыють и полеють сквернами». Выясняется, что «неции глаголють освятил самь трижды и трижды и крестов много связавше воду крестити». Осуждается не только «укорение» креста, затаптываемого людьми и животными, но и самодеятельность мирян: вода освящается крестом «держимым свяще- ничьскими руками»[108]. И в заключение: «Отселе не буди тако, ащели (ни), то проклинати повелеваем»[109].

Сочинение оставалось актуальным в течение веков и перешло в «Вопрос поселяном» в следующей редакции: «В день святого Богоявлениа по утру не секал ли еси на леду креста, творяся воду святя, еже ти не повелено, и всего зла злее».

Исповедный вопросник для поселян обособился от вопросников «мужем», «женам», «мирстим», «иноцем», приказным, судьям, «торговым людям», «боляром» и т. д., сохраняя связи с давней церковно–учительной практикой и вместе с тем отзываясь именно на те «грехи», которые характеризовали образ мыслей и поступков «поселянина». Кем же он был этот обобщенный, тем и упрощенный в «Вопросе…» поселянин по его религиозным убеждениям?

В «Вопросе поселяном» содержится восемнадцать пунктов. Приведем полностью текст документа, сгруппировав по основным темам содержание перечисленных в нем пунктов.

Пункты 1—6 касаются взаимоотношений поселян друг с другом в их хозяйственной деятельности и в быту:

«Не переорал ли еси межи у соседа в свою полосу? Или на пожни чюжево не перекосил ли? Не владеешь ли чим чюжим? Старинные межи не дирал ли еси, древа грани не секл ли еси? Камени не переложил ли еси? Изгороди не переставил еси? Чюжево угодья к своей деревне не привел ли еси? Чюжие скоти не бивал ли еси? Или полосы не стравил ли, или не замял ли еси?» И наконец, пункты, свидетельствующие о распространенных болезненных явлениях в крестьянском быту: «На корчме не пивал ли еси? Корчемным прикупом не корыстовался ли еси? И друга бес памяти не упаивал ли еси?»

Далее самостоятельную тематическую группу образуют 7—15 пункты. Эти вопросы обращены к поселянам —- христианам: «Не едал ли еси к Рожеству Христову в ночи скорому по научению диаволю? Не делал ли еси в навечерие святого Богоявлениа лучиновых крестов, и не натыкал ли еси их в храмех своих по углом и в хлеб, и по трех днях не жигал ли еси их на огни? В день святого Богоявлениа по утру не секал ли еси на леду креста, творяся воду святя, еже ти не повелено, и всего зла злее? В великий четверток не ходил ли еси по что в лес, и в дому не творил ли какова клича и бесчиния? В великую субботу не вкладывал ли в реки верши на рыбу, егда не подобает и хлеба вкусити? В великую субботу и пятидесятную, егда память творим усопшим, бани не велел ли еси топити? К Рожеству праздника Иоана Предтечи бесчиния какова и плясаниа не творил ли еси? В лес по траву и по корение не ходил ли еси? На шии у креста на гойтане, корениа и узлов не носил ли еси? Или у жены своей, и у детей видя такое злодеяние, или змиины головки и о том не возбранял еси?«[110].

Эти вопросы помогают представить образ поселянина, который знает календарь христианских праздников и по–своему чтит их. Что‑то подкупающе–искреннее есть в том, что «в навечерие святого Богоявлениа», изготовив «лучиновые кресты», он расставлял их по углам собственного жилища и ими же украшал–освящал свой хлеб. А в день праздника, поутру, высекал крест на льду и так освящал воду. Его христианство не ортодоксальное, но это христианство. К такому определению верований «поселянина» ведет не только содержание приведенных исповедальных вопросов, но и то, какие исповедальные вопросы отсутствуют. А отсутствуют вопросы, прямо относящиеся к народным верованиям. Приведем их, чтобы уточнить особенности верований «поселянина» и в целом для характеристики народных верований — прочной принадлежности духовной культуры крестьянства. И на этот раз источником послужат Покаянные книги, относящиеся к XV‑XVI вв.

Итак: «(аще) молишися Вилам?«[111], «Или молилась еси Вилам, рекше идолам?«[112], «Или бесом молилась еси с бабами еж(е) есть Роженицы и Волом (Вилам. — А. К.)«[113]. А вот вопрос духовенству: «Должно бо ес(ть) и се вопрошати о всеком гресе… и аще с скомрохи ходил и всякими бесовскими играми играл ес(м) ции в священническом образе и во иноческом…ции корчму и блудныя жены держал на блуженйе приходящим, и егда на молбищах еже нюд творят и неразумная человеци в лесох, и на нивах..«[114].

В составе народных верований имело место и обоготворение природы: «Согреших отче… твари поклонихся, и обоготворив солнце и месяц, или звезды и елико о твари Божии и под тварию»[115]. Несколько расширяют эту информацию следующие тексты: «Не кланялся ли твари Божии нас ради сотворенной, небу, и земли, солнцу, и луне, и звездам, и древу, и камению, и огню, Богом нарицая тех? Не похвалил ли еси чюжия веры и не молился ли еси их болваном?«[116]

В Покаянных книгах особенно часто встречаются вопросы о вере в приметы (сон, чех, стречя, полаз, птичий грай и т. д.). Почти постоянно, как и вера в приметы, встречаются в Покаянных книгах вопросы, из которых следует, что в XIV — первой половине XVI в. еще представляли влиятельную силу волхвы и пользовалось широким признанием среди населения всякого рода «чарование». К волхвам ходили и их приводили в дом. Были и женщины–волховы. Среди населения подвизались не только волхвы и волховы, но и «непрофессионалы» — мужчины и женщины, знавшие всякого рода «зелия», «наговоры» и «шептания».

Несмотря на разнообразные исповедные вопросы о народных верованиях, предназначенные для «поселянина» и современные ему, его самого ни к язычникам, ни к двоеверам причислить нельзя. Хотя кое–какую дань народным приметам и верованиям, празднествам он отдал, но это не основополагающая черта его духовного облика. Вместе с тем в «поселянине» нельзя усмотреть и какого‑либо еретичества, каким оно предстает в Покаянных книгах.

Чтобы вникнуть в христианство поселянина, которому предстоит исповедоваться по 18 пунктам, рассмотрим сначала «грехи», относящиеся к тому, что и в праздничные дни он не давал себе покоя. Быть может, ходил в лес «по траву и по корения», что вписывается в графу «народные верования». Но возможно и другое: собирал дары леса. Что он ответил исповеднику, когда тот спросил, не занимался ли он рыболовством — «не кладывал ли в реки верши на рыбу» — в великую субботу? Мог ответить отрицательно. Мог и утвердительно, что лишь соответствовало Евангелию: «суббота человека ради бысть, а не человек субботы ради» (Марк, 2, 27). Он не ответил так. Вряд ли был он искушен в Священном Писании. А когда бы ответил ссылкой на Евангелие, то ходил бы в еретиках. Но его поступки, именно те, что духовнику представлялись греховными, ничего иного не означали, как: «суббота человека ради бысть». И потому в великую субботу, как и в любой другой праздник, он не только считал себя вправе трудиться, но ничего не видел предосудительного в том, чтобы и «баню топити». Поселянин знал христианский праздничный календарь, что подтверждается содержанием задаваемых ему исповедных вопросов. Но «суббота человека ради бысть» — это «сокрытый двигатель» его христианства.